Что-то  прыгнуло ему на спину и прокусило шляпу. Солдат почувствовал, как кожа  отрывается от головы под воздействием грязных жующих зубов. Он перекинул  Нефийца через плечо и раздавил ему череп. Вторая тварь в грязном корсете накинулась  на него, целясь длинными пальцами в глаза, но он пронзил ее саблей и нанизанную  приподнял в воздух, удерживая на расстоянии от своего тела. Посмотрел, как та  извивается, как змея, затем опустил на землю, скинул с сабли быстрым ударом  ботинка, и тварь рассыпалась, словно сухая труха.

            И  тут показался Легий. Были видны лишь его зубы под черной шляпой и длинная  вытянутая рука с пистолетом. Это был старый кавалерийский пистолет, не отличавшийся  точностью. Он мог поразить цель не больше, чем с двадцати ярдов, и с таким же  успехом оторвать стрелявшему руку. Пророку просто повезло с тем первым  выстрелом из-за сарая. Он прицелился, чтобы второй сделать уже наверняка, и  подошел вплотную.

            -  Похоже, Эфраим, мне придется собирать здесь новую паству.

            Редкие  пряди волос слегка развевались, когда Легий приблизился к нему. От одного  колена осталась лишь кость, торчавшая из штанины.

            Солдат  пошатывался, истекая потом и кровью. Он поднял саблю, хотя сомневался, что у  него хватит сил снова воспользоваться ею. Или сил на то, чтобы обругать себя, за  то, что зашел так далеко, но не сумел перед смертью обезглавить этого лжепророка,  этого нечестивого мессию. Но глубоко внутри, под жгучей болью и угасающей жизнью,  солдат все-же нашел уголь ненависти к этому дьяволу, столь жаркой, что сумел  плюнуть в него.

            Дьявол  ухмыльнулся из-под козырька черной шляпы. Его голос был тихим, нежным, почти  женственным.

            -  Солдат, я мог бы начать собирать новых последователей с тебя. Из тебя получился  бы хороший воин-апостол. Что скажешь, кавалерист? Я укусил твою сестру в нашу  брачную ночь, в кровати твоего дяди. Она была такой сладкой. Бьюсь об заклад, у  ее брата вкус меда с молоком. Она принесла мне двойню, солдат. Твои племянники  лежат там сейчас и ждут сладкого красного молока жизни.

            Солдат  встряхнул головой, в глазах плыло от слез. Его сердце превратилось в пустую  скорлупу из-за тех бесконечных ужасов, которые предстали перед его усталыми  глазами и обожгли ему уши.

            Пророк  направил длинное, тяжелое дуло пистолета драгуну прямо между глаз.

            -  Или может, мне нужно просто прикончить тебя здесь и проглотить словно рыбу и  хлеб, которыми наш спаситель накормил пять тысяч человек. Да, я верю, что могу  по праву...

            Тут  Пророк резко оторвался от земли.

            Развернулся  в воздухе.

            И  с громким стуком упал на песок.

            А  затем солдат услышал, как выпушенный из мушкета заряд продолжает рассекать  воздух пустыни.

            Лежа  на песке, Пророк корчился, словно в припадке. Рука с пистолетом была неестественно  вывернута и лежала в стороне от тела.

            С  полузакрытыми глазами, солдат развернулся, волоча по земле саблю. И увидел  маленького, старого золотоискателя с грязной бородой, медленно бредущего по  белому песку, с мушкетом в руках, который был длиннее, чем он сам.

            Солдат  снова посмотрел на Пророка Легия. Тот уже развернулся, поднялся на тощие колени,  и пытался левой рукой забрать пистолет из правой. Мушкетная пуля попала ему в  грудь и вышла из спины, пробив куртку и накидку. Из сухого отверстия шел белый  дымок.

Солдат  вскинул саблю обеими руками, но это движение заставило его вскрикнуть и едва не  выронить ее. Боль в боку была слишком сильной, чтобы дать выход мести. И он  закричал от отчаяния и осознания собственной убогости. От неспособности  восполнить кровопотерю и вернуть сестру, которую у него отняли. Он согнулся  пополам, и, чтобы не упасть, оперся на саблю, как на клюку. Затем из последних  усилий выпрямился и обрушил саблю на тощую шею Пророка.

            Удар  заставил Легия упасть плашмя, но не отсек голову.

            Тут  к нему подошел старик.

            -  Тише. Тише. Тише, - сказал он. Затем посмотрел на проповедника и плюнул длинной  струей табачного сока и слюны тому в затылок. Наступил ногой в грязном мокасине  Пророку на руку с пистолетом.

            -  Будь я проклят. Этот человек не жив и не мертв. Как такое может быть? Боже  милостивый.

            -  Мой пистолет. Заряди его, - сказал солдат.

            -  Слушаюсь, сэр. - Старый золотоискатель взял пистолет и зарядил его порохом и  пулей, затем протянул драгуну.

            -  Легий. Моя сестра. Где она?

            Пророк  сплюнул и ахнул, рот у него был вымазан в черной крови. Лицо было перекошено,  каждое сухожилие длинной шеи и острого подбородка напряжено. Он что-то лепетал,  высоким, пронзительным, как у ребенка голосом, но ни старый золотоискатель, ни  солдат не понимали ни слова. Поэтому солдат прервал допрос. Он был близок к  обмороку и хотел убедиться, прежде чем покинет этот мир, что Пророк  действительно умер. Поэтому он приставил драгунский пистолет к затылку  бледного, холодного черепа и разнес его на куски, словно тыкву с забора.

            -  Те палатки, старик, - сказал солдат.

            Старик  дал драгуну упереться на себя левой рукой и повел его к палаткам. Там он начал  таскать ослабшего солдата от одного трепещущего полога к другому.

            -  Какой же Бог сотворил это, солдат? Какой же Бог? - спросил его старик в  последней палатке. Но к тому времени навалившийся на него солдат уже закрыл  усталые глаза и покинул этот мерзкий мир. Он был далеко от того серого,  высохшего и хнычущего существа, что лежало у них под ногами на грязном матрасе.  Драгун ушел в другое место искать свою сестру, которую так и не нашел среди Светлокожих  Нефийцев на берегу Великого Мертвого Моря. Последними его словами были: "Воспользуйся  моей саблей".

            Старик  отнес молодого солдата подальше от смрада смерти, который скоро должен был  усилиться под белым солнцем пустыни, и упокоил его с миром в песке. Закрыл  драгуну глаза и прочитал три строчки из единственной молитвы, которую помнил.  Или это был гимн? Он не знал, но сделал для этого человека то, что мог. Затем  отпилил драгуну голову его же собственной саблей, такой тяжелой и длинной, что он  подивился силе той руки, что размахивала ей, словно хлыстом над безбожниками.

            Затем  золотоискатель вернулся к двенадцати палаткам, чтобы закончить страшную работу  кавалериста.

            В  последней он отсек крошечные сморщенные головы у тех, кто был уже мертв, или  почти мертв - у тех, кто выполз из мертвых утроб Нефийских матерей. Острое  лезвие сабли снова и снова царапало камень, будто те родильные палатки стояли  на каменном полу посреди всего этого песка.

            Любопытный  золотоискатель отбросил ногой в сторону потрепанные свертки с обезглавленным  потомством, затем пошарил ногой в пыли. То, что лежало под песком, было гладким  и волнистым, как обточенный водой валун в чистом горном ручье.

            Привыкший  добывать из-под земли чудеса, старик бросил саблю и, обернув левый мокасин  какой-то грязной пеленкой, принялся тереть ногой твердый камень.

            Через  несколько минут он обнаружил огромный глаз, изогнутый, как миндаль и прикрытый  тяжелым веком. Десять минут спустя он очистил от песка то, что оказалось целым  лицом.

            К  концу дня останки Нефийского потомства и стариков сгорели дотла в пылающих  зданиях Сиона, на берегу Великого Мертвого Моря, а их палатки были срезаны с  земли, унесены в сторону от лагеря и оставлены в виде горы грязного тряпья. Вскоре  они тоже были преданы огню, ибо золотоискатель чувствовал, что именно этого  хотел солдат. А когда солнце село за мерцающий океан безжизненной воды, и от  зданий на его проклятом берегу остались лишь почерневшие дымящиеся остовы,  старик посмотрел на то, что обнаружил под семью палатками. На то, что было сокрыто  под невесомыми оболочками мертвых детей в этом чумном госпитале, и под песком.